Я ждал, что он скажет. Там, где мы перекопали, уже побеги. 

Он поспешил домой, натянул резиновые сапоги и брезентовую робу, нахлобучил зюйдвестку, затянул покрепче ремешок под подбородком и торопливо зашагал к причалу. Конец веревки привязали к крышке. 

Чай цвета бледно-желтого хлеба, кто-то жадно глотает, обжигаясь кипятком, вызывая в тебе неопределенное желание выйти в умирающий снег, который уже становится невидимым, но кто-то вцепляется в тебя длинными острыми пальцами, и ты застываешь на стуле, тоскливо глядя в себя, пропуская сквозь струйки дыма беспорядочно движущиеся мысли, не рожденные никогда. Я ничего не переврал на этот раз, батюшка? Клавдий попытался забыть об ознобе и на мгновение укрылся от него за отрешенной задумчивостью. 

Я улыбнулся в ответ. Не рада моему присутствию. 

Ему, как всем нам, за границей лучше, но вынужден жить здесь. Иль встал, поднял руку и этот дружный крик стих. Хачкай все больше вжимается в кресло. Лекс, ни к кому не обращаясь, тихо замечает.